Эдмунд Купер - Сомнительная полночь [сборник]

— Что случилось? Что-то происходит! Что бы это ни было, но я вижу, как становится все хуже и хуже.

— Ничего, — сказал он неубедительно, — я призрак привидения, вот и все. Простите меня, дети, я не ведаю, что творю.

Он взял у Джуно бутылку хеннеси и налил себе изрядную порцию. Потом одним глотком выпил все и поднялся.

— Полночь монументально маячит перед нами, — объявил он загадочно, — и я должен ненадолго покинуть вас, дорогие подруги. Я должен посовещаться с тем, чьи пальцы наинежнейшим образом ласкают маленькую красную кнопку. Несомненно, вы воспользуетесь моим кратким отсутствием, чтобы решить, чья именно постель должна быть осчастливлена этой ночью. — Он посмотрел на Джуно пронизывающим взглядом. — Руководствуясь исключительно интересами будущего, я советую, чтобы выбор пал на Сильфиду.

Приговоренный неплохо позавтракал, весело думал Дайон, шагая свежим ноябрьским утром, чтобы получить атомную гранату, которой предназначалось поднять на воздух всю британскую законодательную власть. По такому случаю он позволил себе съесть пару устриц и запить их бутылкой шампанского, но, несмотря на это, чувствовал себя довольно усталым. Всю прошедшую ночь он провел с Сильфидой в ее квартире на двадцать третьем этаже.

Поскольку она была незнакомкой, да к тому же инфрой, он занимался с ней любовью неоднократно и с большим пылом. Его энтузиазм не надо было стимулировать. Сильфида была, на свой необычный манер, весьма притягательна. Кроме того, она прекрасно знала, что и как надо делать ногами, руками, грудью и языком. Что сильно облегчало дело: если уж ты собираешься танцевать, то, конечно, не должен делать это плохо.

Но не одна лишь эротика заставила Дайона побить все свои рекорды. И не отчаянная необходимость угодить Джуно — но шепот смерти, звучавший у него в голове. Он считал весьма вероятным, что погибнет — если не от кнопки Леандера, то от атомного взрыва, если не от взрыва, то от лазерных лучей разъяренных офицеров порядка. И хотя эта перспектива не слишком его ужасала и не была ему совершенно неприятна, в ней ощущалось беспокоящее ледяное дыхание смерти. Особенно после того, как он пришел к заключению, что уже исчерпал свою квоту воскрешений.

Короче говоря, Дайон — к своему крайнему изумлению — обнаружил, что тоже хочет ребенка. Который, почти наверняка, родится после его смерти. Ну и Стоупс с этим.

Очень, очень грустно обнаружить, что хочешь ребенка. Особенно если готовишься кануть в Лету.

Сильфида не была обеспокоена его ранним уходом. Она в буквальном смысле не была потревожена. Трех или четырех энергичных актов любви было более чем достаточно, чтобы убить у нее всякое желание бодрствовать. Она заснула почти в момент финального оргазма и так и осталась лежать без движения, полностью обнаженная со все еще широко разведенными ногами. В свете раннего утра на ее лице застыло выражение потерянного ребенка.

Во время завтрака Дайону пришла в голову фантазия обрызгать грудь Сильфиды шампанским. Склонившись над спокойно спящей плотью, скрывавшей чрево, быть может в этот самый момент обеспечивающее продолжение их рода, он сказал несколько нежных слов. Но Сильфида не почувствовала ничего и не услышала его благословения. Что, принимая во внимание все происшедшее, было не удивительно.

И вот теперь Дайон — самый отчаянный солдат Потерянного Легиона — шагал по Сент-Джеймскому парку.

Леандер с великолепным чувством юмора выбрал место для передачи похожей на яйцо атомной гранаты. Это был тот самый участок берега, где Дайон чуть было не задушил его несколько дней назад.

Краткая встреча в баре «Виват, жиган!» носила крайне небрежный характер. Она произошла не в отдельном кабинете и даже не в одном из номеров, но в главном зале, на глазах у Безымянного, безучастно восседавшего за стойкой, подобно исстрадавшемуся василиску[44]. По причинам, которые он вряд ли был в состоянии сформулировать, Дайон ожидал встретить здесь по крайней мере нескольких представителей Потерянного Легиона. Он также думал, что тайные планы будут обсуждаться в каком-нибудь уединенном месте еле слышным шепотом, с соблюдением всех правил конспирации.

Вместо этого там оказался один Леандер, и проект атомного роспуска парламента обговаривался совершенно небрежно и открыто за стаканом польского уайт-спирита со льдом. Правда, в «Виват, жиган!» не было никого, кроме Безымянного и двух или трех надравшихся жиганов, настолько отрешившихся душой и телом, что они не могли выделять ничего, кроме паров алкоголя, и не воспринимали ничего, кроме радиопередачи громкостью в сотню децибел. И все же великие традиции заговоров были без нужды осмеяны. Обстановка казалась слишком банальной для того, чтобы разрабатывать в ней детали самоубийства.

План, если верить Леандеру, полностью одобренный верховным командованием Потерянного Легиона, был прост до элегантности. Как и вообще все великие планы. Все зависело только от решительности, быстроты, удачи и вопиющего идиотизма главного исполнителя.

Предполагалось, что точно в одиннадцать сорок пять Дайон Кэрн снесет атомное яйцо на пол парламента. Оно сработает и разнесет здание в клочья ровно через шестьдесят пять секунд — время, необходимое заговорщику, чтобы покинуть колыбель демократии. Вслед за атомным яйцом Дайон кинет парализующее, чтобы обездвижить тех членов парламента, которые окажутся бодрствующими и попытаются возражать против внесенного предложения. Вся операция должна пройти в условиях затемнения, которое обеспечат другие бойцы Потерянного Легиона, уже установившие, по словам Леандера, пару зарядов с тумано-и-слезоточивым газом на галерее для посетителей. Заряды поставят дымовую завесу и выпустят слезоточивый газ ровно в одиннадцать часов сорок четыре минуты и пятьдесят секунд.

Таким образом, Дайон уподобится мстителю из старинных северных легенд. Низвергнув молнию божественного гнева, он, кашляя и проливая слезы вместе с оставшимися на галерее зрителями, бросится вон и затеряется среди панически бегущих людей.

Леандер будет ждать его на Парламентской площади с реактивным ранцем в руках. И с высоты тысячи футов над Темзой они вдвоем станут свидетелями незабываемого зрелища — взрыва парламента.

Такова была теория. Это был совершенно замечательный план. Как и все, подумал Дайон мрачно, которые обречены на провал. Какая-нибудь проклятая деталь обязательно не сработает, и не кто иной, как Дайон Кэрн, бывший сквайр и гражданин Большого Лондона, оседлает самую верхушку плазменного шара.

Его, конечно, волновала и этическая сторона вопроса — что было тяжелым моральным испытанием даже для неудачливого мейстерзингера. Стоит ли механическое сердце непризнанного поэта сорока тонн помешанных на политике доминант? Это был интересный вопрос. Но не из тех, которые стоят того, чтобы на них отвечали.